Как быть в одиночестве: противоядие от одной из главных тревог нашего времени

Posted on by riasevastopol

«Мы живем в обществе, принимающем высокую самооценку
за подтверждение благополучия, но мы не желаем быть
близки с этим превосходным и желанным человеком»,

— Сара Мейтланд

В случае если Сейчас шансы отыскать собственную родственную душу так пугающе ничтожны, а секрет прочной любви кроется в умело составленном брачном соглашении, необходимо ли удивляться тому, что все большее число людей предпочитают идти по судьбе в одиночку?

Выбор уединения, осознаваемого как деятельно творческое одиночество, имеет отношение не только к эстетике романтиков девятнадцатого века, но и ко всем другим людским проявлениям — кроме того Эмерсон (Ralph Waldo Emerson, один из известный мыслителей США, поэт, философ, публичный деятель), возможно, самый красноречивый поборник дружбы, из тех, кто сказал на английском, прожил большую часть собственной жизни в деятельном уединении — том самом состоянии, что разрешило ему создать его нетленные эссе и стихи.

Однако в современной культуре к подобному выбору — быть одиночкой — принято относиться с равными долями презрения и опасения, в особенности в наш век, фетишизирующий каждые социальные связи, независимо от их смысла и качества. Известное утверждение Хемингуэя (Hemingway) о том, что уединение нужно для творчества, так довольно часто цитируют как раз вследствие того что это — радикальное и нервирующее праздную публику заявление.Как быть в одиночестве: противоядие от одной из главных тревог нашего времени

Мария Попова (Maria Popova), болгарская писательница, блогер и критик, живущая в Нью-Йорке, ведущая популярный культурологический блог BrainPickings.org, делится грустным смешным рассказом из судьбы, привезенным ее подругой из поездки в Мексику и превосходно иллюстрирующим отношение общества к одиночкам и одиночеству. Итак, одинокая туристка входит в местный ресторан и требует разместить ее за столиком.

Поняв, что клиентка будет обедать в одиночестве, официант со смесью жалости и недоумения на лице проводил ее в заднюю часть зала, дабы она своим одиноким видом не разрушала шепетильно сконструированный иллюзорный «пейзаж», составленный из блаженствующих парочек. (Необходимо подчернуть, что данный тревожный инцидент, говорящий так много о том, как клеймят позором одиночек, как общество глубоко неспособно чтить мастерство быть одиноким, свидетельствует, но, и о том, что у дам так же, как и прежде значительно больше шансов противостоять в этом вопросе общепринятому точке зрения, чем у мужчин).

Уединение, выбранное нами добровольно, осуждается и порицается. А ведь это одно из условий, полностью нужных для полноценной судьбы.

  • 10 научно обоснованных вещей, мешающих отечественному счастью

Очарование тишины

Парадокс, обрисованный выше, английская писательница Сара Мейтланд (Sara Maitland) исследует в книге «Как быть в одиночестве» (How to Be Alone) — ее очередном взносе во вдумчивый «крестовый поход», что ведет гуманитарно-просветительское сообщество «Школа судьбы» (The School of Life), возобновляя к судьбе классический жанр «книг для самопомощи» в виде серии умных и безмерно нужных путеводителей по таким нюансам нашей жизни, как поиск удовлетворяющей вас работы, культивирование здорового отношения к сексу, спасение от одержимости деньгами и свойство оставаться в здравом уме.

Не обращая внимания на то, что Мейтланд живет в регионе Шотландии, где плотность населения одна из самых низких в Европе, ближайший супермаркет находится на расстоянии более 20 миль (32 км) от ее жилища и нет сотовой связи (остановимся на этом факте на минуточку!), она не всегда была одинокой отшельницей — она выросла в громадной дружной семье, в которой было шестеро детей. В то время, когда она стала заворожена понятием тишины, предметом ее прошлой книги «A Book of Silence» («Книга тишины»), она окольным методом прибыла в эти пустынные места. Она пишет:

«Я была очарована тишиной; тем, что происходит с человеческим духом, с его индивидуальностью и личностью, в то время, когда разговор заканчивается как будто бы при нажатии на кнопку выключения, в то время, когда вы выходите на улицу в эту огромную вакуум. Тишина интересовала меня как потерянный культурный феномен, как что-то красивое и как пространство, которое опять и опять по самым разнообразным обстоятельствам изучали и применяли различные люди, и приобретали дико отличающиеся результаты.

Я начала применять мою собственную судьбу как собственного рода лабораторию, дабы проверить кое-какие идеи и узнать, что я ощущаю. Фактически сходу, к моему удивлению, я поняла, что я обожаю тишину. Это мне подходит.

Я жаждала все большей тишины. В моей погоне за полным тишиной я отыскала эту равнину и выстроила тут дом на развалинах ветхой пастушьей хижины».

Интерес Мейтланд к уединению, но, пара отличается от ее одержимости тишиной — берущий начало в личной причине, он произрастает из существующей в обществе озабоченности по поводу необходимости ответа «одиночества как важной социальной и психотерапевтической неприятности», из ее жажды «рассеять страхи людей, а после этого оказать помощь им деятельно наслаждаться временем, совершённым в уединении». Так она и поступает, формулируя центральный «скользкий» вопрос этого затруднения:

«Одиночество в отечественном современном обществе поднимает серьёзный вопрос личности и благополучии.

Как мы пришли к тому, что в довольно успешных развитых государствах, каковые как минимум на уровне культурных объявлений провозглашают такие ценности, как самостоятельность, личную свободу, осуществление прав человека и — в первую очередь — индивидуализм, и ставят их выше, чем когда-либо прежде в истории , но одновременно с этим эти свободные, свободные, самодостаточные люди опасаются оставаться наедине с собой?

Мы живем в обществе, принимающем высокую самооценку за подтверждение благополучия, но мы не желаем быть близки с этим превосходным и желанным человеком.

Мы понимаем моральные и социальные соглашения как подавление отечественных личных свобод, но мы напуганы теми, кто уходит в сторону от толпы и развивает «эксцентричные» привычки.

Мы думаем, что любой человек владеет неповторимым личным «голосом», более того, без сомнений творческим, но мы с мрачным подозрением (в лучшем случае) относимся к любому, кто применяет один из самый без сомнений признанных способов развития креативности — уединение.

Мы думаем, что мы неповторимы, особенны и заслуживаем счастья, но мы в кошмаре от одиночества.

Сейчас мы предполагаем добиться выполнения отечественных жажд, дабы поступать так, как велят нам отечественные эмоции, дабы достигнуть личного счастья и подлинности бытия — но таинственным образом отказываемся делать это самостоятельно.

Сейчас, более чем когда-либо, обвинение [в одиночестве] содержит моральное осуждение и не сильный логику».

«Все должны притихнуть рядом с ручейком и слушать» (Морис Сендак, американский детский автор, иллюстратор)

Любопытно — и принципиально важно — что овладение мастерством уединения не делает нас более асоциальными, но, напротив, наделяет более широкими возможностями к сближению с людьми. Нахождение в уединении с отечественной собственной внутренней судьбой — этом пугающем и обычно чуждом ландшафте, что столь красноречиво призывала изучать американский философ Марта Нуссбаум (Martha Nussbaum) — освобождает нас с целью достижения большей близости с другими. Мейтланд пишет:

«Нет ничего более разрушительного, чем утепленные отношения с человеком, что неизменно «не против». Он думается не владеющим полноценной индивидуальностью, если он не имеет ничего собственного, дабы «принести к неспециализированному столу». Из этого следует, что кроме того тем, кто знает, что они — лучшие и самый полно проявляют себя в отношениях (любого рода), нужна свойство быть одиночкой и, возможно, какая-то случайность, разрешающая эту свойство показать.

Если вы понимаете, кто вы, и понимаете, что вы вступаете в отношения с другими людьми, лишь по причине того, что вы этого желаете, — а не вследствие того что появились в ловушке, в жадности и отчаянной потребности, по причине того, что вы опасаетесь, что вы не станете существовать без кого-то, кто подтвердит сам факт вашего существования, — то вы свободны. В действительности некая уединенность может позвать к судьбе лучшие отношения, по причине того, что они будут самыми свободными».

И все же сокровище уединения понижалась по нисходящей спирали социального осуждения в течении всей истории . Ссылаясь на повышение числа «ветхих дев» мужского пола («male spinsters») в переписях населения США — количество мужчин старше сорока лет, ни при каких обстоятельствах не пребывавших в браке, увеличившееся с 6% в первой половине 80-ых годов двадцатого века до 16% на данный момент — Мейтланд прослеживает необычное культурное искажение самого этого понятия:

«В Средние века слово «spinster» (практически — «пряха» в значении «незамужняя дама»; от англ. «spin» — прясть) звучало как комплимент. Пряха, могшая прекрасно прясть, была денежно самодостаточной — это был один из немногих способов, которыми средневековые дамы имели возможность достигнуть экономической независимости. Это слово щедро использовалось ко всем дамам в момент вступления в законный брак как метод заявить, что они вступают в отношения по личному свободному выбору, а не ведомые денежным отчаянием.

Сейчас «spinster» — это оскорбление, «ветхая дева», по причине того, что мы опасаемся таких дам (а сейчас и мужчин) как возможных социопатов».

Это непременно современное отношение, что клеймит необязательное одиночество ядовитой троичной мантрой «безрадосно, безумно, не хорошо» (sad, mad, and bad), вдобавок усиленной при помощи догматической «закольцованной» логики, отказывающей тем, кто предпочитает одиночество, в одном из основополагающих прав человека — праве на выбор. Думая о преобладающей реакции жалости — инициированной «печальной» (sad) частью мантры — Мейтланд выдвигает раздражающие невозможностью их опровержения социальные догадки:

«Если вы рассказываете фразу «Ну нет, в действительности, я весьма рад», то в ней отрицание используется с целью подтверждения. Сравнительно не так давно некто, пробуя выразить мне соболезнование в моем горе, сообщил мне, в то время, когда я заверила его, что я в действительности радостна, практически: «Вы имеете возможность думать, что вы [счастливы]».

Но счастье — это чувство. Я не думаю о нем — я его ощущаю. Я могу, само собой разумеется, жить в раю дураков, и защитная довольства и стена радости, возведенная около моих ушей, вскорости упадёт, но сейчас я или лгу, или излагаю правду. Мое счастье неимеетвозможности — в соответствии с самой природой счастья — быть чем-то, что я, как я думаю, чувствую, не ощущая этого в действительности.

Нет приемлемого варианта ответа, не скатывающегося практически сходу до отметки спора на школьной площадке: «Сделал! Не сделал! Нет! Да!»

В базе аналогичных взаимоотношений, утверждает Мейтланд, лежит ужас как основной движущий фактор — ужас перед теми, кто радикально отличается от нас, кто делает выбор, что мы не обязательно понимаем. Это заставляет нас, со своей стороны, проецировать отечественный испуг на вторых, обычно в форме бешенства —а это проявление сходу и печальное, и безумное, и нехорошее. Как гласит незабываемое наблюдение французской писательницы Анаис Нин (Anais Nin): «Это показатель громадной внутренней небезопасности — испытывать враждебность по отношению к незнакомым людям».

Эти неизменно усиливающиеся социальные страхи, отмечает Мейтланд, приводят к ужасающим последствиям:

«Если вы сообщите людям достаточно неоднократно, что они несчастны, несовершенны, быть может, безумны и определенно эгоистичны, то в обязательном порядке наступит серое утро, в то время, когда они проснутся от начинающегося неприятного озноба и удивятся, что они одиноки, а не просто находятся в уединении».

(В действительности принципиальное отличие между одиночеством и уединением выявляется по действию не только на психику, но и на целый организм человека в целом — тогда как уединение может иметь ответственное значение для творчества и быть ключом к очень способным озарениям, одиночество, как нашли ученые, содержит риск смертельно страшных физических последствий — от заболеваний сердца до слабоумия.)

  • Эффект плацебо: как мысли воздействуют на отечественное тело?

Как это ни парадоксально, показывает Мейтланд, для многих из отечественных самых известных культурных икон уединенность была неотъемлемым компонентом их духовного начала и образа жизни — от авантюристов и великих исследователей до общепризнанных гениев. Она ссылается на великую киноактрису Грету Гарбо (Greta Garbo), известную одиночку, как особенно пронзительный пример:

«Гарбо ввела утонченную экспрессию в мастерство актерской игры в немом кинематографе, и ее влияние на аудиторию вряд ли возможно переоценить

Покинув кинокарьеру, она вела скромную непритязательную судьбу, время от времени по течению. Но у нее всегда были родные приятели, с которыми она общалась и совместно путешествовала. Она не вышла замуж, но у нее были романы и с мужчинами, и дамами.

Она коллекционировала предметы мастерства. Она гуляла, в одиночку и с компаньонами, в особенности по Нью-Йорку. Она искусно уклонялась от папарацци.

Потому, что она решила уйти в отставку и всю собственную оставшуюся часть судьбы последовательно отказывалась от возможности возобновления работы в кино, разумно будет высказать предположение, что она была довольна своим выбором.

Очевидный факт: очень много людей по различным обстоятельствам в течении всей истории в различных культурах стремились к уединению в той же степени, что и Гарбо, и другие, изведав в течение некоего времени новый стиль судьбы, отстаивалисобственный выбор, даже если они имели совсем удобные возможности чтобы жить более социализированной судьбой».

Так откуда же появляется отечественное нынешнее странное отношение к уединенности? Мейтланд говорит, что отечественный прискорбный отказ дать тем, кто выбирает одиночество, «обычную толерантность к различиям, которой мы так гордимся где-нибудь в другом месте», результат «весьма глубокой культурной путаницы»:

«В течение как минимум двух тысячелетий мы пробовали жить сходу с двумя радикально контрастирующими и противоположными представлениями о том, какой хорошей будет либо должна быть жизнь. В культурном замысле существует такая легко коварная тенденция обвинять во всех отечественных бедах — и особенно отечественных социальных трудностях — или примитивный социал-дарвинизм, или нечетко сформулированный комплекс идей, узнаваемый называющиеся «иудео-христианская парадигма» либо «традиция».

По всей видимости, исходя из этого — кроме всех других обстоятельств — у нас так много сложностей с сексом (как и чужим, так и своим собственным); исходя из этого дамы так же, как и прежде не равны в правах с мужчинами; исходя из этого мы стремимся к разрушению и мировому господству внешней среды; и исходя из этого мы не так безупречно радостны, как того заслуживаем. Я считаю, что мы страдаем от попыток свести воедино ценности иудео-христианства (как мы их понимаем) и ценности хорошей цивилизации, но они вправду не совпадают между собой».

Она прослеживает развитие этого заблуждения в обратном порядке впредь до Римской империи с свойственными ей совершенствами публичной и социальной судьбе. Кроме того само слово «цивилизация» (civilization) говорит об этих сокровищах — оно происходит от латинского «Civis», что означает «гражданин» (заслуживает упоминания, но, что один из величайших сынов Рима, философ-поэт и стоик Луций Анней Сенека (Lucius Annaeus Seneca) покинул потомкам и сейчас незабытое предупреждение: «От всех тех, кто кличет тебя примкнуть к ним, держись подальше»).

Однако римляне были известны собственной жаждой власти, славы и почести — совершенств безоговорочно социальных по природе, играющих важную роль в политической сплоченности общества при столкновении с варварами, осаждающими врата Вечного города. Мейтланд уточняет:

«В аналогичных условиях уединенность выглядит угрожающе — вне неспециализированной внедренной религиозной веры, дающей разделяемый всеми суть выбора, быть одиночкой — значит бросать вызов безопасности тех, кто отчаянно цепляется за тонущий плот. Люди, каковые отделяются и идут соло, подвергают опасности остальных тем, что разумеется избегают собственных обязательств».

Мейтланд на «ускоренной перемотке» перемещается к нашей нынешней непростой ситуации, результату многотысячелетнего накопления культурного багажа:

«Неудивительно, что мы опасаемся тех, кто пытается к одиночеству чуть больше, чем это приемлемо в современных формах социума. Немудрено, что мы желаем упрочить понятие уединения как что-то «печальное, безумное, нехорошее» — сознательно либо бессознательно, кроме того те из нас, кто желает делать что-то нарочито контркультурное напоказ а также расширять линии разлома.

Но правда содержится в том, что актуальная парадигма в действительности больше не работает. Не обращая внимания на внимание и интенсивную заботу, расточаемое личному эго; не обращая внимания на более чем сто лет попыток «поднять чувство собственного преимущества» в самонадеянной уверенности, что это в один момент усилит индивидуальность отдельного человека и создаст хороших граждан; не обращая внимания на смелые попытки укрепить отношения и снизить инертность; не обращая внимания на пугающие упрочнения принудительно расширить количество независимо мыслящих творческих людей, дабы сделать из них «командных игроков»; не обращая внимания на обещания личной свободы, сделанное нам неолиберализмом, и культ индивидуализма и прав человека — не обращая внимания на все это, источник, думается, иссякает.

Мы живем в обществе, отличительные черты которого таковы: несчастные дети, отчужденная молодежь, политически разобщенные взрослые, отупляющее потребительство, возрастающее неравенство, пугающие глубинные колебания всей экономической совокупности, резкий рост психологических планета и недугов, так поврежденная, что мы можем в полной мере закончить уничтожением внешней среды.

Само собой разумеется, мы кроме этого живем в мире необычайной красоты, жертвенной и страстной любви, нежности, процветания, радости и мужества. Но около много и того, что, думается, происходит независимо от общепринятых парадигм и высоких философских мыслей. Так происходило неизменно.

Как раз исходя из этого мы и боремся с этими проблемами, сохраняя надежду, что независимость все чаще будет дешева все большему числу людей».

Отечественные две самый распространенные тактики защиты от одиночества, — отмечает Мейтланд, — это наступательная стратегия «проецирования-и-страха», при которой мы осуждаем тех, кто способен отыскать радость в уединении, и осуждаем их при помощи парадигмы отрицания «безрадосно, безумно, не хорошо»»; вторая тактика — оборонительный подход, в то время, когда мы пробуем оградить себя от риска остаться одиноким методом одержимого накопления широкого запаса социальных связей в качестве собственного рода «страхового полиса».

  • Укрощение мамонта: из-за чего вас не должно тревожить чужое вывод, либо Концепция публичного осуждения

5 преимуществ одиночества

В одном из собственных самый безмятежно-горьких отступлений Мейтланд как бы предостерегает нас шепотом: «Нет для того чтобы количества друзей на Facebook, контактов, связей либо денег, каковые смогут обеспечивать нам защиту».

Отечественная культурная амбивалентность проявляется и в отечественном хроническом смещении экстраверсии, не обращая внимания на рост количества доказательств власти интровертов. Мейтланд обобщает:

«На протяжении следования экстравертному идеалу общество параллельно подает противоположное — не смотря на то, что и более скрытное — сообщение. Большая часть людей все еще возможно охарактеризовать скорее как чувствительных, духовных, рефлексирующих, имеющих богатую внутреннюю судьбу и талантливых быть хорошими слушателями, нежели как их экстравертных антиподов.

Я пологаю, что мы до сих пор больше восхищаемся судьбой мыслителя, чем торговца; композитора, чем эстрадного исполнителя (вот из-за чего поп-звезды постоянно выделяют, что они сами пишут личные песни); ремесленника, чем политика; одинокого авантюриста , чем клиента туристические агентства

Но разновидность непроверенных и разнородных сообщений, что общество предлагает нам принять как имеющие отношение к одиночеству, додают путаницы; а путаница усиливает ужас».

Среди инструментария Мейтланд наровне с «идеями опровержения негативных взоров на развития и уединение хорошего ощущения одиночества» имеются «практика столкновения» и изучение «мечтательности испуганно». Она перечисляет 5 главных категорий вознаграждений, каковые возьмут те смельчаки, что преодолеют культурно обусловленный ужас одиночество и обучатся тому, как прекрасно «делать упражнение» уединения:

  1. Более глубокое осознание себя
  2. Более глубокая настроенность на природу
  3. Более глубокая сообщение с трансцендентным (божественным, духовным, нуминозным)
  4. Повышенный творческий потенциал
  5. Повышенное чувство свободы

Сара Мейтланд предлагает радикальным образом перенастроить укоренившееся в обществе негативное восприятие уединения, отказавшись вычислять его чем-то наподобие наказания либо проклятия.

Высоких вам конверсий!

По данным brainpickings.org, image source atomic_aaron

Случайные статьи:

Как избавиться от одиночества | #быть #одному #перестать #одинокий #желание #один #не #остаться


Подборка похожих статей:

riasevastopol

More Posts